Архив журнала

Аннотация: В статье исследуется символика интермедиальных референций (живописных картин) в пьесе «Канотье» (1992) известного уральского драматурга, режиссера и актера Николая Коляды. Хотя эта пьеса в контексте других произведений Коляды неоднократно становилась предметом внимания российских ученых и критиков, символика картин в ней до сих пор специально не рассматривалась. Подробный анализ экфрасиса двух вымышленных картин героя-художника Виктора Сухинина выявил их многозначные функции в характеристике персонажей и основного конфликта пьесы. Название первой (только упоминаемой) картины «Любовь и незабудки» иронически характеризует как историю любви Виктора и Виктории, так и характер Виктории, ее поверхностность и душевную амнезию. Но уже в этой картине выражены чувства и талант Виктора, заставляющие Александра искать с ним встречи. Другая картина находится в комнате Виктора на протяжении всего действия пьесы, играя важную роль в развитии внешнего и внутреннего сюжета. В статье подробно анализируется эксплицитная аллюзия второй картины к эрмитажным «Данаям» через параллели с мифологическим сюжетом и историей создания картин Тициана и Рембрандта. Обосновывается символическое значение картины в характеристике Виктории и Кати, отношений Виктора и Александра. Делается вывод о том, что обе картины Виктора представляют собой разные варианты женского портрета и символизируют любовь, которая противопоставляется смерти физической и духовной, омертвению души, связанной с беспамятством. Картины не только характеризуют образы персонажей, но и играют важную роль в экзистенциальном конфликте жизни (любви) и смерти (старости). Этот конфликт отчетливо выражен в аллюзиях к эрмитажным «Данаям», на которых в соответствии с ренессансной эстетикой противопоставляются молодая обнаженная женщина и старуха-служанка. На картине Виктора остается только молодое обнаженное тело (жизнь и любовь), а старухи, символизирующие смерть, выносятся за ее пределы, в атмосферу начала 1990-х, в которой пытаются жить герои. В финальной ремарке представлена еще одна аллюзия к эрмитажной картине: Александр лежит в позе зародыша, как в животе рембрандтовской Данаи, а над ним склоняется старуха.